– А ровно через месяц после этого скандала пришел в наш кафешантан господин Черногорин. Не пил, не ел, а все сидел и меня слушал. Еще через три дня заплатил все мои неустойки и увез из кафешантана с одним баульчиком и с двумя коробками – в них шляпки лежали. По дороге, пока на извозчике до гостиницы ехали, он мне лишь одно твердил: я из тебя такую певицу сделаю, услышат – ахнут, а Зеленин у тебя в ногах будет валяться и просить, чтобы вернулась… Золотые горы господин Черногорин обещал, пока ехали.

– Золотые горы, Арина Васильевна, выражение образное, так сказать, символическое. А что касаемо господина Зеленина… В ногах он, правда, не валялся, но кланялся весьма низко и даже униженно, когда просил вернуться – своими глазами видел. Но получил отказ! И какой отказ! В виде горстки медяков, которые в утешение выданы были ему на чай, как бывшему официанту!

Вот так они заговорили, по привычке, слегка ерничая, после длинного и тяжелого рассказа Арины, но говорили вздрагивающими голосами и отвернувшись друг от друга, потому что не хотели показывать своих слез. Так уж повелось у них, издавна, прятаться за оболочку легких слов, шумных скандалов – они словно боялись, что искреенние чувства, которые они испытывали друг к другу, смогут поблекнуть, если о них сказать вслух. Правда, в этот раз Черногорин все-таки спросил, уже серьезно:

– Почему ты до сих пор скрывала? Я ведь всегда считал, что ты родилась в деревне и приехала оттуда. Как ее? Новые Посошки?

– Они самые – Посошки, да еще Новые. А почему молчала? Да случая не было, Яков Сергеевич. А теперь такой случай подоспел, вот и поведала. Для того поведала, чтобы ты понял, какая тоска-кручина меня съедает. Понял и помог. Мне твоя помощь нужна, Яков!

– Догадываюсь, Арина Васильевна, какой вы помощи от меня ждете, да только вы еще не знаете, что помощь вам иная понадобится. Имел я намедни душевную беседу с уважаемыми членами Ярмарочного комитета, в который, как я уже говорил, господин Естифеев входит. Изложили они мне интересную просьбу, которая больше походит на ультиматум. Передаю подробно…

Каково же было удивление Черногорина, когда Арина, услышав подробности о беседе в Ярмарочном комитете, пришла в полный восторг и даже обняла его, поцеловав в щеку. А затем отскочила, крутнулась и плюхнулась на кресло, болтая босыми ногами, совсем, как маленькая и взбалмошная девочка, услышавшая радостное известие, которого она давно ожидала. Черногорин же, узнав причину ее веселья и услышав о вчерашней поездке в Круглое, о встрече с инженерами Свидерским и Багаевым, окончательно затосковал. Он прекрасно понимал, что такие серьезные игры весьма чреваты непредсказуемым результатом, можно и шею свернуть. Об этом и попытался сказать, но Арина лишь отмахнулась от него и потребовала, чтобы он сегодня же дал Гужееву согласие. Но и это требование тут же переиначила:

– Нет, нет, Яков, надо все по-другому сделать! Сейчас мы вместе пойдем в этот Ярмарочный комитет, прямо к господину Гужееву. И сыграем там такую репризу! Я придумала!

Черногорин обреченно, как висельник, всходящий на эшафот, поднял вверх голову и страдальчески уставился в потолок, словно увидел там, как медленно раскачивается толстая веревочная петля. Оставалось только, не подумав, сунуть в нее глупую голову.

Но устоять перед напором Арины не смог.

В скором времени они уже входили в приемную Гужеева. Навстречу им из-за стола выскочил расторопный секретарь, выслушал, скользнул беззвучно в кабинет своего начальника, быстро и также беззвучно из него выскользнул и широко распахнул дверь:

– Проходите.

Навстречу им, широко и радушно раскинув руки, спешил Гужеев. Его круглое, мясистое лицо с отвисшим двойным подбородком излучало абсолютную любезность. И голос звучал так сладко, будто городской голова только сейчас вкусно отобедал и бесконечно радуется всему, что его окружает, а особенно своим неожиданным посетителям:

– Арина Васильевна, я бесконечно польщен вашим визитом в наши казенные стены. Прошу вас усаживаться, где вам удобней, сейчас подадут чай, и я готов буду исполнить любое ваше желание.

– Да не беспокойтесь вы, ради бога, мы всего лишь на минутку заглянули, извините, что без приглашения, – Арина протянула руку для поцелуя и сверху, глядя в лысоватый затылок склонившегося перед ней Гужеева, ворковала нежным голосом, мило улыбаясь, – я все не могу забыть нашу чудную прогулку на «Кормильце», я вам за нее так признательна, и уже говорила Якову Сергеевичу, что мы обязательно должны вас поблагодарить публично и выразить наши самые нежные чувства…

– Не стоит благодарностей, Арина Васильевна, для нас оказать любую услугу вам – это своего рода удовольствие и праздник, – отвечал Гужеев, осторожно усаживая Арину за стол, на котором секретарь, как заправский официант, бесшумно расставлял чайные приборы.

За чаем Арина продолжала ворковать, восторгаясь ярмаркой, Иргитом, пароходом «Кормилец» и вообще всем на свете. Черногорин снисходительно улыбался и помалкивал. Гужеев кивал лысоватой головой, изредка вклинивался в длинную речь Арины, заверял, что он сделает все возможное, чтобы известной певице было здесь уютно и радостно.

– Да, я чуть не забыла! – всплеснула ручками Арина и шлепнула в ладошки. – Мне Яков Сергеевич сказал, что нужно в узком кругу выступить. Я согласна! С удовольствием! Только у меня одна просьба имеется… Мы на прогулке с Яковом Сергеевичем были, возле горы… Как она называется? Пушистая! Там такое прелестное место есть! И, знаете, я подумала, даже представила себе – маленькая эстрада, костры, ночь… Это же так романтично будет! И ваш узкий круг. Как вы на это посмотрите?

– Положительно, Арина Васильевна, – заулыбался Гужеев, – до чего у вас голова светлая! Это надо же такое придумать!

– Вот и прекрасно! Будем считать, что мы обо всем договорились! Спасибо за угощение, за прием, простите, что так много времени у вас отняли. Яков Сергеевич, пойдем?

Поднялись из-за стола, вышли в приемную, где и попрощались. Но Черногорин, уже на выходе, неожиданно что-то вспомнил и вернулся. Взял за локоть Гужеева, завел его в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Протянул городскому голове маленький листок бумаги, перегнутый посередине, и коротко сказал:

– Сумма.

И сразу вышел, оставив Гужеева в глубоком раздумье, потому что, развернув листок и увидев сумму, написанную прописью, городской голова только присвистнул. И лишь после этого коротко выкрикнул, будто сплюнул:

– Мазурик!

А Черногорин, обозванный нехорошим словом, степенно вышагивал рядом с Ариной и выговаривал ей недовольным, скрипучим голосом:

– Когда-нибудь я пропаду с тобой, несравненная, обязательно пропаду. Гора, костры… Как бы нам на этих кострах крылышки не обжечь!

– Да не бойся ты, Яков, – беззаботно отмахивалась Арина, – не пропадем! И крылышки целыми останутся. Выпадет праздник на нашей улочке! Вот увидишь!

– Будем поглядеть, – Черногорин кривил губы и разводил перед собой руками, словно расчищал дорогу себе и Арине.